Правозащитники часто критикуют Россию за нарушение прав человека, за недостаточное внимание верховной власти к проблеме человека и его прав к раскрытию громких преступлений. Очень часто то, что касается раскрытия резонансных убийств известных личностей, требует внимания именно верховной власти, а если быть совсем точным – именно Президента страны.  В России такой площадкой является Совет по развитию гражданского общества и правам человека. Причем на эти цели в российском бюджете прописана строка. Хотя Украина и оттянула на себя внимание российского общества, безусловно, у нас есть свои внутренние дела и здесь Максим Шевченко - журналист и кавказофил - неожиданно затронул проблему нераскрытых убийств в Дагестане.    На самом деле известный журналист поднял серьезный пласт проблем. И сделал серьезное заявление, если не сказать, выступил с обвинением в адрес дагестанской правоохранительной системы или политических деятелей, которых привыкли называть кланами. Обратите внимание на слова журналиста. Шевченко говорит о том, что расследование тормозится. Безусловно, он намекает на то, что журналисты - люди слова - стали жертвами крупных политиков. Вероятно, заказные убийства упомянутых Максимом Леонардовичем людей были инспирированы в высоких палатах персон, облаченных властью. Иначе смысл тормозить расследование дел...    Я нисколько не сомневаюсь в профессионализме сотрудников дагестанских следственных органов, не думаю, что они исключительно по своей воле саботируют или тормозят расследование, не верю в то, что они настолько малодушны, что оставляют эти дела и преднамеренно сами, по своему собственному умыслу заводят, как говорится, рака за камень. Другое дело, когда это происходит по чьему - либо совету…    Абдулатипов неоднократно поднимал вопрос рассогласованности работы правоохранительных органов. Правоохранительные органы практически закрыты от общественного надзора. Вопрос даже не в том что, имея свою жесткую вертикаль, они не подотчетны главе республики. Вопрос в том, что они плохо идут на контакт и не координируют свою работу там, где это целесообразно в интересах оперативной и стратегической работы. А в конечном итоге для пользы республики и ее стабильности и безопасности.    Журналисты, убитые в Дагестане – это разные люди, но всех их объединяло то, что они жили в феодальную эпоху жестких клановых войн, где за слово могли наказать лишением жизни. Это было наше дагестанское средневековье. Когда убили руководителя моего диссертационного исследования и министра информации Загира Арухова, для меня это означало, что Дагестан потерял блестящего аналитика, обладателя стратегического ума, исламоведа, который не жалел сил на процветание республики. Я бывал у него в кабинете. Этот человек считал прожитым зря днем, если не успевал анализировать 100 страниц информационного материала. И когда нам говорили о «лесном» следе, в это верили неохотно, всегда подразумевая, что следы ведут куда-то наверх. А вот куда, никто не говорил. Боевиков – предполагаемых убийц, успешно ликвидировали. И все. Концы в воду…    Когда убили директора Центра стратегических исследований Загида Варисова, с которым я работал, сотрудники удивлялись, как можно убивать человека за слово?! Ведь он не имел никаких ресурсов, не был представителем клана, никому не мог помешать осуществить свою мечту по ограблению Дагестана (любимое занятие кланов).    Это была тихая необъявленная война всем, кто умел думать, писать и имел смелость отстаивать написанное и сказанное.     Как раз Дагестан на заседании совета упомянули еще раз: в связи с войной.    Никто не хочет быть жертвой, и никто не хочет быть просто уцелевшим. Люди слова хотят, чтобы на замечания адекватно реагировали госмужи. Чтобы отвлеклись от себя любимых, чтобы занялись не журналистом, а проблемной темой. Мы надеемся, что наступили новые времена. А эхо старых больше не будет беспокоить никого.